От королевского типографа до беглого еретика: Робер Этьенн против Сорбонны

Самый знаменитый представитель французского книгопечатания Нового времени, издательский дом Этьеннов в Париже, появился в 1502 году и просуществовал 150 лет, выпустив около 1500 изданий. Об основателе династии Анри Этьенне нам известно не так уж много. Он получил патент мастера, женившись на вдове одного немецкого типографа; в условиях недостатка патентов и избытка честолюбивых подмастерьев данный способ широко практиковался в ту эпоху. Результатом этого брака стали три сына, дочь и 130 изданий, вышедших из типографии до смерти Анри в 1520 году. После этого его вдова вышла замуж третий раз, и снова за печатника, что также считалось совершенно типичным: хотя история знает нескольких успешных женщин-типографов, самостоятельное управление бизнесом мужа не приветствовалось, тем более что своей очереди на патент дожидались те самые подмастерья.

«Франциск I и Маргарита Наваррская, его сестра, посещают типографию Робера Этьенна», Жан-Поль Лоран, 1899

Поначалу её сын — тот самый Робер Этьенн — работал совместно с отчимом Симоном де Колином, однако уже с 1526 года печатный пресс перешёл в полное его распоряжение, а Колин открыл собственную типографию несколькими улицами дальше. Робер, кстати, тоже нашёл пару в профессиональном кругу, женившись на дочери знаменитого нидерландского печатника Конрада Бадия, обитавшего в Париже, и нет нужды говорить, что их дети с раннего возраста обучались премудростям ремесла и продолжили дело отца.

Нет сведений о том, что Робер когда-либо посещал университет. Однако он был неплохо образован, отлично владел латынью и греческим. Ведь дом Анри стоял в Латинском квартале с его студентами и профессорами, учёными и литераторами, латынь там звучала на каждом углу, а у Анри часто гостили авторы из других стран, говорившие между собой на этом языке. От отца Робер унаследовал всего один печатный пресс, но со временем довёл их количество до четырёх и сделал свою типографию одной из крупнейших во Франции. Благодаря красивым шрифтам, чёткой печати, удивительной точности текста (Этьенн назначил своим сотрудникам премию за каждую найденную опечатку) и элегантному дизайну его издания обрели известность и считаются сегодня одними из лучших в первой половине 16 века. Существенную часть репертуара дома Этьеннов, выпускавшего в среднем по 18 изданий в год, составляли комментированные труды античных авторов и гуманистов, но самые значимые его достижения связаны с Библией и словарями.

В 1528 году кто-то из клиентов пожелал иметь новое издание популярного латинского словаря Амброзио Калепино, попросив Робера перед публикацией проверить текст на наличие ошибок и опечаток. Робер любил словари. Он с увлечением взялся за работу, но через какое-то время сообщил ошарашенному заказчику, что отказывается это печатать: слишком много ошибок и неточных переводов, многие важные понятия попросту отсутствуют. Он загорелся идеей издать новый словарь. Вступил в переговоры с лучшими учёными Парижа, но проблема состояла в том, что молодой издатель не мог предложить им никакого вознаграждения, по крайней мере пока книга не будет издана и продана. И тогда Робер взялся за дело сам. После рабочего дня в типографии он штудировал латинских авторов, одно за другим выписывал все понятия, слово за словом создавая мечту — собственный словарь. Его Thesaurus linguae latinae позже стал классикой, фундаментальным трудом среди латинских словарей до конца следующего столетия. Практически с него и начинается вся современная лексикография. В 1531 году словарь вышел из типографии — 964 страницы, титанический труд одного энтузиаста.

На этом Этьенн не остановился и в 1538 году выпустил латино-французский, а затем и самый первый в мире французско-латинский словарь: 9 000 слов в первом (1539) и 13 000 слов во втором (1549) издании. Это были красивые, объёмные, но очень дорогие книги, позволить себе которые мог далеко не каждый. Так что Робер решил напечатать также несколько словарей попроще и подешевле, которые могли бы покупать студенты и школьники. Кроме того, он издавал многочисленные учебники грамматики древних и французского языков. В университетском городе Париже спрос на всё это оставался неизменно высоким.

Страница из Светония «Жизнь двенадцати цезарей», набранная шрифтом Клода Гарамона. Париж, 1540

В 1539 году Робер Этьенн стал королевским типографом, и это вполне заслуженная честь. При дворе он чувствовал себя отлично, ведь ему не только особо благоволил король, но и покровительствовала принцесса Маргарита Наваррская — образованнейшая женщина своего времени и одна из первых писательниц в истории Франции. Робер тесно подружился с королевским библиотекарем и начал масштабный проект по изданию рукописных книг из библиотеки Франциска I. Работал над капитальным изданием Библии на древнееврейском языке. По его инициативе король заказал Клоду Гарамону — лучшему пуансонисту Парижа и автору известного нам шрифта Garamond — специальный шрифт для печати греческих текстов. Кроме того, именно он печатал для массового распространения подписанные королём документы: указы, воззвания, законы.

Единственной проблемой, омрачавшей его существование, был теологический факультет Сорбонны. По мере роста популярности Робера при дворе, росла ненависть к нему университетских теологов. Почтенные профессора завидовали тому доверию, которое Франциск оказывал какому-то типографу и его работам, и считали, что книги Этьенна оказывают на короля вредное воздействие. Робер не оставался в долгу и, вероятно, не раз использовал своё влияние на короля, чтобы приструнить врагов, но игнорировать это неблагосклонное отношение было совершенно невозможно: по тогдашним правилам цензуры, любое издание перед публикацией нуждалось в проверке и одобрении теологами, то есть членами того самого факультета Сорбонны.

Страница из «Французско-латинского словаря» Робера Этьенна. Париж, 1549

Бдительные цензоры ещё в 1523 году косо смотрели на Робера и его отчима, когда те издавали греческий Новый завет с исправленными текстологическими неточностями и многочисленными комментариями. Эта книга стала большим коммерческим успехом, отлично продавалась, именно по ней цитировали текст Нового завета парижские интеллектуалы в своих жарких теологических спорах. В эти годы в Германии и Швейцарии бушевала Реформация, призывы к обновлению церкви уже проникли во Францию, так что опасения сорбоннских профессоров, что «слишком вольные» комментарии в этьенновском Новом завете послужат распространению опасных новых веяний, были не так уж беспочвенны. Собственно, сам Робер не особенно скрывал свою симпатию к реформаторским идеям. Но формального повода запретить это издание цензоры так и не нашли.

Однако позже, уже в бытность Этьенна королевским типографом, университетские теологи не упускали случая подвергнуть его тексты особенно пристальной проверке, придраться к словам и формулировкам. Стоило лишь допустить ошибку — и они с радостью цеплялись за неё и отказывали в разрешении на печать, причём это происходило не так уж редко. Дело было опять же в комментариях, которыми Робер обильно снабжал религиозные тексты. Конечно, не своими собственными, для этого он обращался к лингвистам и теологам; часто совсем не к тем теологам, которых одобрили бы профессора Сорбонны. В 1545 году разразился скандал по поводу только что вышедшего издания латинской Библии с комментариями Франсуа Ватабля: Этьенну инкриминировали не только неверную перепечатку текста, но и то, что он извратил комментарии Ватабля на собственный лад. Обвинения в ереси удалось избежать лишь благодаря личному вмешательству короля, который потребовал оставить своего типографа в покое. Цензоры оставили — но обиду затаили.

Медальон в честь Робера Этьенна

Когда 31 марта 1547 года Франциск I скончался, судьба Робера, пожалуй, была решена, даже если он этого ещё не осознавал. На престол взошёл Генрих II, который, будучи ровесником Реформации, с детства имел возможность наблюдать политические потрясения и кровавые беспорядки в соседних странах и любой ценой старался избежать во Франции немецкого сценария, когда значительная часть аристократии выбрала протестантизм, в корне изменив тем самым политический расклад в Священной Римской империи. Помня, что в германских землях идеи Лютера массово распространились именно через печатные тексты, Генрих обратил свой взор на парижских типографов. Что это они там печатают? Чуть глубже вникнув в ассортимент книжной продукции и вольную атмосферу в среде издателей и книготорговцев, Генрих удивился, почему это безобразие так долго терпел его отец, и принял меры.

Во-первых, повелел всем, кто связан с книжным ремеслом, жить в одном квартале, чтобы легче было их контролировать. Во-вторых, ограничил количество людей, имеющих право заниматься этими профессиями. Получение соответствующего разрешения напрямую зависело от политической благонадёжности кандидата. В-третьих, обновил цензурные предписания, и теперь запреты от теологов посыпались один за другим. На каждом издании Генрих приказал указывать полное имя и место жительства автора и издателя, чтобы в случае чего знать, кого и где искать. Результаты не заставили себя ждать: лучшие типографы стали разбегаться из Парижа. В 1549 году пришлось уехать в Женеву тестю Этьенна Конраду Бадию, но сам Робер, видимо, ещё на что-то надеялся, ведь он занимал положение более высокое, чем прочие печатники.

Страница из «Нового Завета», набранного шрифтом Клода Гарамона. Париж, 1550

Хотя он не мог не понимать, что теперь, после смерти его покровителя и смены политической линии, сорбоннские теологи устроят ему настоящий ад. Понаблюдав некоторое время за придворной жизнью и выяснив, что королевский типограф хоть и остаётся на своём посту, но не пользуется какой-то особой благосклонностью Его Величества, они для начала решили закончить дело с латинской Библией и постановили приостановить её продажу. Робер даже попытался пойти на компромисс, заявив о готовности исправить все указанные цензорами места в духе учения церкви и Иисуса Христа, но было уже поздно.

В октябре 1547 года состоялось заседание теологического факультета, на котором учёные мужи пришли к выводу, что в изданиях Библии Этьенна 1528, 1532, 1534, 1540, 1545 и 1546 годов — то есть во всех — многие места противоречат нормам морали и религиозному благочестию, фаворизируют лютеран, содержат давно осуждённые ереси, а некоторые пассажи являются откровенно еретическими и противоречат учению церкви. Нельзя позволить печатать и распространять эту книгу! В декабре дело заслушал королевский Тайный совет: государственные мужи доверились мнению теологов и согласились с их решением. Издание запретили. И это было только началом, дальше Роберу пришлось столкнуться с всё новыми и новыми запретами.

Кроме того, внимание цензуры привлекла его публикация речи епископа Пьера Дюшателя, произнесённая по случаю смерти короля Франциска, которую Робер, желая почтить память покровителя, напечатал в том же 1547 году. Среди прочего оратор сказал, что из жизни земной Франциск теперь перешёл в вечное сияние и славу. Ничего необычного, подобные пассажи довольно часто звучали в траурных речах того времени. Однако теологи усмотрели в этом ересь, противоречащую христианскому учению о чистилище: как так — сразу в вечное сияние? Сначала душа ведь должна отправиться в чистилище! Хотя спорную фразу произнёс епископ Дюшатель, её появление в печати и распространение ереси поставили в вину издателю.

Наконец Робер догадался, что спокойно работать в Париже ему не дадут. Что атмосфера в столице накаляется, а давние враги могут в любой момент обвинить его в ереси, и тогда он потеряет всё. После нескольких поездок в Швейцарию он решил перебраться в Женеву. Очень серьёзный шаг, ведь в те времена переезд не то что в другую страну, но даже в другой город представлял огромные трудности. Каждый город являл собой закрытую общность, где социальные роли, власть и собственность, карьерные шансы и источники дохода были давно распределены, так что вклиниться в эту систему чужаку оказывалось очень непросто.

Титульный лист Thesaurus linguae graecae. Женева, 1572

Но суровые реалии Реформации диктовали свои законы, поэтому сейчас в Швейцарию бежало много немцев и особенно французов. Местные приветливо встречали их, говорили «Bienvenue!» или «Herzlich Willkommen!», в зависимости от того, с какой стороны появлялись эмигранты. Люди-то бежали не простые: богатые торговцы, искусные мастера, выдающиеся учёные, талантливые художники и поэты. Такого понятия, как «утечка мозгов», ещё не было, но, похоже, швейцарцы уже начали что-то подозревать про «человеческой капитал». Типография, привезённая Робером, стала одной из крупнейших в Женеве. Однако, что удивительно для маленькой альпийской страны, не самой крупной, из восемнадцати типографий этого города две имели, как и у Этьенна, по четыре пресса.

Сам процесс переезда представлял собой довольно сложное логистическое мероприятие. Типография — тяжёлый бизнес, в прямом смысле этого слова. Несколько сотен килограмм весят четыре пресса. Каждый шрифт — это набор стальных пуансонов, причём не в одном экземпляре, а для всех размеров; к ним идёт примерно такое же количество медных матриц, и, наконец, несколько десятков тысяч свинцовых литер. Более 500 км от Парижа до Женевы несчастные лошади тащили несколько тонн стали, меди и свинца. Остаётся только посочувствовать людям, загружавшим все это в Париже и разгружавшим в Женеве. Плюс, конечно же, другое оборудование, домашняя обстановка, личные вещи. Бумагу и пергамент, тоже очень тяжёлые, можно было оставить в Париже, а новые приобрести на месте, ведь небольшой филиал типографии в столице решили сохранить. Робер передал титул королевского печатника и все оставшиеся заказы брату Шарлю, который мог выполнять их на одном прессе. Впрочем, скорее всего, запасы бумаги и пергамента Этьенн разделил.

В Женеве, конечно же, тоже существовала цензура, но несравнимо более мягкая, чем в Париже. Она проверяла больше качество изданий, а не их политическую и религиозную благонадёжность. Там Робер без всяких трудностей издал свою греческую Библию и даже её французский перевод, чего в католической Франции ему никогда не удалось бы сделать. И никто не нападал на него из-за «неподходящих» комментариев. Всего за свою карьеру он выпустил одиннадцать изданий Ветхого и двенадцать изданий Нового Завета на разных языках.

Марка издательства Этьеннов на титульном листе Фукидида «История Пелопонесской войны», изданной его сыном Анри II Этьенном. Женева

Ещё в 1550 году Этьенн открыто перешёл в кальвинизм, это одна из реформаторских конфессий, во Франции таких людей называли гугенотами. Те самые гугеноты, которые в 1572 году станут жертвой чудовищной резни в ночь св. Варфоломея. Робер восхищался Жаном Кальвином и его деятельностью, печатал его труды и поддерживал созданный им довольно своеобразный теократический порядок. Он даже одобрил сожжение скандального врача и гуманиста Мигеля Сервета, конфликтовавшего с женевским реформатором по теологическим вопросам. А, кроме того, записал в завещании, что дети его должны быть кальвинистами, чтобы получить наследство. Вредные сорбоннские теологи не зря подозревали его в ереси. Двое сыновей, Робер II и Шарль II, с такими радикальными переменами во взглядах отца не согласились и вскоре возвратились в Париж, лишённые наследства.

Однако нельзя сказать, что к концу жизни самый знаменитый французский типограф остался совсем один. Его универсальным наследником в Женеве стал третий сын, Анри, который, как и отец, очень любил словари. Вместе они создавали в Женеве монументальный труд — греческий словарь Thesaurus linguae graecae, который Анри закончил самостоятельно уже после смерти отца в 1559 году. За всю карьеру Робер Этьенн выпустил около 600 изданий, став крупнейшим типографом Франции первой половины XVI столетия. Благодаря своим словарям он вошёл в историю, а благодаря ему пробрались в историю и университетские цензоры.

Об авторе: Ксения Чепикова, dr.phil., историк, переводчик, популяризатор науки. Специалист по истории Западной Европы XVI–XVII веков, истории науки и знаний. Автор ряда книг и статей по истории науки, образования, книгопечатания, картографии.