13 часов под прессом. Трудовые будни ранних типографий

Только приготовьтесь, будет шумно. Даже в 15 или 16 веке, за столетия до машинной печати, типография — это очень громкое место: работают прессы, стучат литеры, шуршит бумага, переставляются с места на место многочисленные ящики и ящички. Снуют туда-сюда и постоянно разговаривают между собой десятки людей: сотрудники, заказчики, поставщики, слуги. Дают указания, обсуждают дела, праздно болтают, спорят, ругаются, смеются… На кухне гремят хозяйственной утварью, в жилых помещениях слышатся голоса детей и прислуги. Всё это — в ограниченном пространстве двух-, редко трехэтажного дома в ряду прочих домов на одной из городских улиц.

Сам печатный пресс — аппарат несложный, даже гениальный в своей простоте. Сложно — организовать вокруг него производство. Около 1525 года конструкцию довольно примитивного пресса Гутенберга слегка модернизировали, и за исключением нескольких незначительных усовершенствований она оставалась принципиально той же до начала 19 столетия, когда изобрели печатные машины. В середине 16 века, через сто лет после постройки первого пресса, его цена колеблется от 35 до 75 золотых монет (содержание золота примерно 3,5 грамма) и составляет обычно 50–60. Это примерно треть годового заработка хорошего наборщика. В данный период типография с четырьмя прессами считается крупной и требует многочисленного персонала.

Не очень срочная печать

Современных заказчиков, избалованных скоростью печати, производительность тех типографий может повергнуть в истерику: тираж в две тысячи бревиариев, или молитвенников, in octavo печатается примерно за 14–15 месяцев. Те же две тысячи бревиариев in folio — целых 30 месяцев! Издания потоньше, например, миссалы — богослужебные книги для мессы, — требуют соответственно 9 месяцев для формата in quatro и 18 месяцев для формата in folio. Но это если на одном прессе. По договорённости с издателем заказ может печататься на двух или даже на трёх. Однако за увеличение скорости в два или три раза придётся сильно раскошелиться, ведь каждый пресс обслуживают четыре квалифицированных специалиста. Дневная норма одного пресса при одноцветной печати без иллюстраций — 2500 отпечатков, то есть 1250 листов с обеих сторон, для литургических книг — 1000 листов. За шестидневную рабочую неделю один пресс поглощает 6000–7500 листов. Поэтому в любой типографии 16 века имеются серьёзные запасы бумаги и пергамента. Пергамент — материал древний, но чем более массовый характер, начиная со второй половины этого столетия, приобретает книгопечатание, тем чаще от него приходится отказываться в пользу бумаги. Совсем не только из-за дороговизны.

Расходные материалы

Печатный пресс. Вид сбоку. Гравюра Робера Бенара по рисунку Луи-Жака Гусье

Да, консервативные богатые клиенты всё ещё предпочитают именно его, но… Одна телячья шкура, сложенная пополам — это как два листа бумаги. Одна большая книга — целое стадо. Случилась в 1571 году забавная история: испанский король Филипп II пытался заказать в Антверпене 100 толстых молитвенников в пергаменте, и издателю Кристофу Плантену пришлось как можно более деликатно объяснять монарху, что это невозможно: понадобится 30 000 телячьих шкур — где столько взять? Воля короля, конечно, закон, но есть ведь ещё законы природы: бумагу можно делать сколько угодно, но коровы просто не могут плодиться быстрее, чем это предусматривает их биология.

Поэтому — бумага. Это одна из важнейших статей расходов типографии и 60–65% стоимости готовой книги, а для изданий крупного формата все 75%. Впрочем, если цены на печатные прессы столетиями остаются относительно постоянными, то бумага быстро удешевляется: к концу 16 века она стоит в семь или даже девять раз меньше, чем в 1450 году. Её можно изготавливать где угодно. Хотя качество, конечно, различается: самую роскошную делают в Италии, очень хорошую — в Париже и Лионе, в Германии и Нидерландах — по-разному, но часто не слишком качественную. Так что крупным типографам, печатающим для королей и аристократии, приходится оплачивать ещё и транспортные расходы, везти лучшую бумагу за сотни километров со всеми предосторожностями, защищая от влаги и грязи.

Хорошо хоть с чернилами всё просто — они готовятся на месте. За прошедшие столетия накопилось множество рецептов, но все их можно разделить на три группы: на основе продуктов обугливания, смешанных с клеем или растительным маслом; из сока чернильных орешков, которые образуются на поверхности листьев дуба; и на минеральной основе — сернокислое железо, оксид меди, хромокислый калий. Все три вида отлично прилипают к одежде и окрашивают кожу, так что печатников часто именуют «чернорукими», «замарашками» и другими, ещё более обидными прозвищами. Впрочем, чернила ведь могут быть не только чёрными. Но цветная печать — когда отдельные слова или буквы выделяются другим цветом — дело дорогое и медленное.

Человеческий капитал

Типография Harlemi primum inventa. Страница из книги «Изобретение книгопечатания»

Каждый пресс обслуживают два печатника — те самые «чернорукие». Теоретически хватило бы и одного, но для быстрой потоковой продукции нужны двое. На одном прессе они делают в норме 2500 отпечатков в день. Рабочий день — минимум 12 часов, то есть печать идёт со скоростью примерно 3–4 листа в минуту. Один берёт чернила, опускает в них специальные круглые подушечки, ими наносит чернила на литеры. Другой закрепляет бумагу, кладёт заполненную литерами форму с набранным текстом под пресс, прижимает его — текст отпечатывается. Затем форму достают, разбирают и промывают в тёплом щёлоке, а литеры раскладывают по местам — но для этого есть ученики или слуги. Печатники занимаются также приготовлением чернил, увлажнением бумаги перед печатью, подготовкой самих чернильных подушек. А хозяин не устаёт писать для них инструкции: подушки покрыты кожей — её использовать до последнего, не выбрасывать, пока она хоть как-то держит чернила; чернила попусту не тратить, ёмкости перед уходом обязательно закрывать; пресс чистить каждую субботу…

Работа на прессе — физически довольно тяжёлая, если давить на рычаги весь день. Один из печатников всегда старший — более опытный, больше зарабатывает, другой — ему подчиняется; однако и он должен знать и уметь всё и на всех стадиях процесса. Оплата идёт по количеству отпечатанных за день листов. Печатники — ребята простые, не очень образованные, не слишком отёсанные — могут и грубой шуткой развлечь, и неприличным словом послать. Это нередко ранит нежные души наборщиков, которые трудятся с ними в одном помещении. Они люди интеллигентные, учёные, не только умеют читать, но и знают, как пишутся слова. Причём часто не только на современных языках, но и на латыни и греческом. Им посчастливилось посещать латинскую школу, а кому-то — год-два даже и университет.

Для одного пресса работают два наборщика: при двухсторонней печати один набирает одну сторону листа, другой другую. Их задача — набрать текст быстро и без ошибок. За опечатки покупатели типографа не похвалят. Самая трудоёмкая работа — карманные форматы. Да и вообще мелкий шрифт — кошмар любого наборщика: в маленькую рамку вставляется множество крошечных литер; некоторые символы настолько похожи, что их легко перепутать; одно неверное движение, и весь текст «поползёт», а то и рассыплется; а вся эта кропотливая, почти ювелирная работа утром и вечером проходит под тусклый свет свечей. Форматы in folio или in quatro набирать гораздо проще. Греческий или древнееврейский текст соответствующими шрифтами — дольше и труднее, чем латиницу, но такая работа и оплачивается лучше. Наборщикам платят по количеству набранных страниц, различные доплаты и премии полагаются за скорость, точность, срочные заказы, необычно свёрстанные тексты или, например, за набор с плохо читаемой рукописи, написанной ужасным почерком.

Главный недостаток наборщика — неаккуратность, причём не только в тексте. Упала на пол литера — некогда её поднимать. И ещё одна. И ещё. Поэтому многие типографии специально прописывают в правилах, что они обязаны подбирать все предметы со стола и с пола: где-то дважды в день, где-то после завершения рабочего дня, а где-то даже штрафуют тех, вокруг кого валяется больше шести литер. Удивительно, но наборщики и печатники зарабатывают примерно одинаково, а иногда физически развитые печатники даже получают больше своих умственно развитых коллег. В таких случаях у наборщиков хватает ума организоваться и выйти на стачку. Да, забастовки — это не изобретение 19 или 20 века; в 16 столетии забастовки типографских рабочих случались не так уж редко, и почти всегда это были именно недовольные наборщики. И ведь они действительно часто вынуждали работодателей к уступкам и лучшей оплате их квалифицированного труда!

Реплика пресса Гутенберга. Международный музей печати, Карсон, Калифорния

Если печатники способны доставить владельцу типографии беспокойство разве что своим грубым и буйным нравом, а наборщики — своими высокими запросами, то главной проблемой корректоров является, как ни странно, пьянство. В их среде оно считается чем-то вроде «профессионального порока», и в реестрах типографий полно записей об увольнении корректоров даже и после многих лет службы за чрезмерное употребление алкоголя. При этом корректоры имеют в печатном бизнесе самый высокий статус. С ними владельцы типографий, даже самых крупных, чрезвычайно вежливы и любезны. Это почти всегда люди с университетским образованием, иногда даже с докторской степенью (!), прекрасно знающие по нескольку древних и современных языков. Среди них встречаются настоящие полиглоты, владеющие 7–8 языками. Работа корректора в те времена подразумевает не обычную проверку орфографии, пунктуации и грамматики, а скорее то, что сегодня обозначают понятием «лекторат», то есть ещё и проверку стиля и содержания. Это почётная и очень хорошо оплачиваемая должность для учёного-лингвиста. Корректором может подрабатывать и школьный учитель, и университетский профессор, и странствующий учёный. Например, так некоторое время зарабатывал на жизнь Джордано Бруно в одной из женевских типографий.

Но это «фрилансеры», а есть ещё штатные корректоры на постоянном окладе. Деньги они получают не за количество просмотренных листов или книгу, а за рабочий день. Поэтому, в отличие от прочих сотрудников, на опоздания которых могут смотреть сквозь пальцы, должны являться в типографию строго вовремя. А вечером не имеют права уйти, пока не закончат исправление текстов для завтрашней печати — ведь иначе утром наборщики и печатники не смогут приступить к работе. Именно эта категория корректоров и славится своим тесным знакомством с зелёным змием, именно для них в уставах типографий прописан категорический запрет алкоголя на рабочем месте: «он портит и глаза, и ум». Легко представить себе результат труда пьющего корректора, особенно если он работает с уже набранными страницами, которые сейчас положат под пресс. Проглядит ошибку — и её отпечатают в одной-двух тысячах экземпляров. Заметит ошибку, примется трясущимися руками открывать наборную форму — и с большой вероятностью литеры рассыплются или встанут криво.

В должностных инструкциях для корректоров прописаны не только очевидные требования вроде аккуратности, внимательности, чёткости почерка в пометках и заметках (чтобы наборщики не спутали буквы), но иногда и такие забавные пункты, как «Во время работы запрещается смеяться над вопиющими ошибками и раскрывать коллегам имена их авторов или допустивших их наборщиков». Данное правило как разумная мера предосторожности сформулировано владельцами типографий после многочисленных перепалок, ссор и даже драк, возникавших из дружного веселья коллектива над каким-нибудь несчастным наборщиком, сделавшим смешную опечатку, или уважаемым автором, допустившим глупую ошибку.

Есть в типографии и другой персонал, непосредственно с печатными прессами не связанный. Помимо обычных слуг для разных поручений в документах крупных типографий часто упоминаются коллаторы, или сортировщики. Их часто загружают подсобной работой, но основная их функция заключается в другом: после завершения печати одинаковые листы лежат стопками; кто-то должен взять из каждой стопки по листу и в правильной последовательности сложить из них книгу. Это считается малоквалифицированным трудом, поэтому платят коллаторам вдвое меньше, чем наборщикам или печатникам.

Менеджмент

Зато нетипично высокое жалование получает так называемый gouverneur — это кто-то вроде заведующего комнатой со шрифтами, которого может нанять крупная типография и который отвечает за всё, что используется при наборе текста. Именно он выдаёт наборщикам нужный шрифт, который должен находиться в полном порядке, а по окончании рабочего дня принимает его обратно, следя, чтобы ничего не потерялось и не сломалось, чтобы литеры были чистыми и лежали по порядку. Если остаётся время, он может и сам заниматься набором текста, но не в помещении с прессами, а в шрифтовой комнате. Кроме того, этот человек становится правой рукой хозяина и главным хранителем типографии в его отсутствие.

Ранняя типография. Даниель Ходовецки, ок. 1770 г.

Управлять такой многочисленной и разношёрстной компанией — а крупнейшие типографии 16 столетия могли иметь до сотни сотрудников! — задача очень и очень непростая. Простор для ситуаций, когда что-то может пойти не так, открывается широкий. Единственный выход — установить железную дисциплину. Поэтому каждый владелец типографии немало времени проводит за сочинением правил и инструкций, стараясь предусмотреть любую мелочь. Все проступки неотвратимо наказываются: опоздания, ругательства, ссоры, пьянство, неучтивое поведение с хозяином (особенно в присутствии посетителей и тем более заказчиков), порча материала или имущества. За неявку на рабочее место без уважительной причины — а в 16 веке она должна быть максимально уважительной, чтобы избежать серьёзных неприятностей, — взимается штраф. Например, если по вине одного из печатников пропал рабочий день на прессе, то с него, как правило, удерживается не только существенная сумма в пользу типографии — за простой пресса — но и несколько меньшая сумма в пользу второго печатника, который, выходит, лишился заработка в этот день.

Чаще всего наказания имеют форму денежных штрафов, которые больно бьют работников по карману. Но нередко их бьют и по другим местам. Телесные наказания в те времена — самое обычное дело, и в любой ремесленной мастерской они применяются легко и широко. Типография — по сути, та же ремесленная мастерская, но, конечно же, куда более рафинированная. Вряд ли возможно представить, как её владелец бьёт палкой наборщика или даёт подзатыльник корректору, но если речь об учениках или неквалифицированных работниках — то почему бы, собственно, и нет? Ещё одно распространённое наказание — лишение дневной порции эля, который тогда ещё очень слабоалкогольный и за выпивку не считается.

Жёстко соблюдается коммерческая тайна: под страхом высокого штрафа и увольнения запрещено говорить с кем-либо о том, что происходит в типографии и над чем она работает, а также выносить из неё отпечатанные листы. Работникам даже запрещается пускать в помещение собственных жён и детей — например, чтобы в холодный день погреться у огня. Кроме того, руководство старается не распространяться о том, кому сколько платит. Фиксированных тарифов пока что не существует, и сотрудники, выполняющие одну работу, получают нередко разное жалованье. Поэтому, например, — во избежание обид, зависти и пересудов — в одной антверпенской типографии в 1622 году установлено следующее правило: «Всякий, кто будет уличён в подслушивании у двери или окна конторы, где мастер выплачивает жалованье, должен нести штраф в размере 3 стьюверов».

Работы много, зарплата хорошая

Вот в такой суровой реальности жили сотрудники типографий с пяти утра до восьми вечера. Да, в 16 столетии в большинстве из них рабочий день действительно начинался в пять утра. Где-то с полудня до часу дня полагался один перерыв на еду — и снова к станку! Типография закрывалась в семь-восемь вечера, хотя некоторых отпускали немного раньше. Скажем, сортировщики трудились обычно по 11 часов, печатники медных гравюр (для них требовался специальный пресс с более сильным давлением) не более 12 часов. А вот печатники и наборщики — полную 13-часовую смену. Последними заканчивали корректоры, и самым последним поднимался в жилые комнаты хозяин, для которого рабочий день, по сути, не прекращался никогда, а только прерывался на сон. В зимнее время часы работы иногда могли сокращаться, но обычно утром и вечером просто зажигали свечи. В 17 веке трудиться стали всё больше с шести утра, а в 18 столетии рабочий день ещё сократился — всего лишь с семи утра до семи вечера.

И это шесть дней в неделю. Работник имел право взять один дополнительный выходной в неделю, но только заранее предупредив хозяина. Естественно, этот выходной не оплачивался. Увольнение происходило обычно с уведомлением за месяц — как со стороны сотрудника, так и со стороны работодателя. Впрочем, в зависимости от политической и экономической ситуации этот срок часто менялся. Серьёзные типографии, имевшие дело с долгосрочными заказами (вспомним, сколько месяцев требовалось на крупный тираж молитвенника), старались страховать себя на случай, если вдруг кому-то из печатников или наборщиков внезапно захочется исчезнуть, бросив проект. Из их жалованья вычитались небольшие суммы, пока не накапливался некий «депозит» (допустим, месячный заработок), который работник получал назад при увольнении по всем правилам или терял в случае внезапного ухода.

Тяжело? Да. Невыносимо? Вовсе нет, как показывает практика. Ведь на таких — и ещё худших — условиях работали в ту эпоху вообще все ремесленники, но сотрудники типографий при этом хотя бы хорошо зарабатывали. Если город не находился в состоянии непосредственной войны или в осаде, если не страдал от глубокого экономического кризиса, то жили они гораздо лучше основной массы ремесленников. До конца 15 века, т. е. первые полвека существования книгопечатания, наборщики считались самыми высокооплачиваемыми специалистами на рынке труда, и лишь позже, когда их стало достаточно много, по заработку они сравнялись с печатниками. В 16–17 столетиях уровень дохода и социальный статус корректора, наборщика и даже печатника оставались весьма высокими. Кстати, обучение на типографа — от принятия 12–14-летнего подростка в ученики до сдачи им экзамена подмастерья — занимало около десяти лет и обходилось в круглую сумму.

Так что, как бы странно это ни прозвучало для современного человека, на вакансию с описанием «13-часовой рабочий день, шестидневная неделя, отпуск не предоставляется, жёсткая корпоративная этика, требования: знание двух древних и минимум двух современных языков, опыт работы 10 лет и полное подчинение» находилось множество охотников.