Накопить на мечту

Одним прекрасным днём 1564 или 1565 года перед молодым и многообещающим Лодевейком Эльзевиром открылись ворота Антверпена — цветущей метрополии, где крутились огромные деньги. Стремительный рост населения, оживлённая торговля и растущий книжный рынок, которому требовались кадры. А Лодевейк как раз обучился типографскому делу. В новом городе, где перед молодыми специалистами открывались все пути и безграничные возможности, он надеялся найти своё место. Когда-нибудь даже основать собственную типографию. Ведь примеры буквально перед глазами! Захватывающие истории успеха, которые так хотелось повторить. Однако легко это оказалось лишь на словах. Типография в 16 веке — чрезвычайно капиталоёмкий бизнес. Где взять денег, чтобы заработать денег? И хотя Лодевейк добился успеха в жизни, собственную типографию смог позволить себе только его внук. Она выросла в одно из крупнейших типографских предприятий 17 века.

Мысль о собственном печатном прессе неизбежно закрадывалась в голову каждого типографского подмастерья, приезжавшего в Антверпен. Или любой другой из центров европейского книгопечатания: Париж, Лион, Венецию, Нюрнберг и т. д. Перспективы высокой прибыли рисовались очень заманчивыми. В то же время честолюбивые подмастерья понимали изнанку профессии: нужен начальный капитал. Откуда?

Антверпен в 1570-х годах

Не все попытки заканчивались успехом. Иоганн Гутенберг за недостатком средств занял крупную сумму у богатого купца Фуста, а в результате остался без типографии, без знаменитой Библии и с долгами на восемьсот гульденов. С другой стороны, его несчастье стало удачей для другого печатника — Петера Шёффера, который возглавил типографию Гутенберга, будучи зятем Фуста. Не то чтобы только из-за этого — печатником, как показало время, он был отличным, но факт остаётся фактом: без щедрости тестя он никогда бы на оборудование не накопил.

Впрочем, этой печальной истории Лодевейк не знал; в его времена о Гутенберге никто не слышал, а отцом книгопечатания считался Иоганн Ментелин. Но вот Альд Мануций — кто же не знает великого имени? Легенда! Икона! Пусть даже Лодевейк как кальвинист иконы решительно осуждал. Мануций — человек университетский, учёный, именно этому не в последнюю очередь он обязан успехом своей фирмы. Не столько коммерческим успехом (у Альда бывали трудные времена), сколько славой в веках. А как же он стал типографом? Выгодный брак — с дочерью типографа Торрезано, у которого он учился печатному делу. Ах да, — тут Лодевейк с ироничной усмешкой мог бы заметить «Чуть не забыл!» — у Мануция имелись богатые и знатные покровители: Альберто и Лионелло Пио, принцы Карпи — Альд был их домашним учителем. Альберто снабдил его крупной суммой на типографию.

Герб Эльзевиров

Не место красит…

Сам Лодевейк женился рано, ему и ещё и восемнадцати не исполнилось; родители жены не печатники и не богачи. Во всяком случае, на типографию приданого никак не хватало. Богатых покровителей тоже не наблюдалось. Возможно, он мог бы повторить судьбу Робера Этьенна из Парижа? Как и легенда французского книгопечатания, Лодевейк был сыном типографа (историкам его отец известен по городским документам как Ханс из Лувена по прозвищу Хельзевир), ремеслу обучался с детства, всё оборудование уже куплено и работало — пусть всего один пресс, но Этьенн ведь тоже начинал с одного. Так что Лодевейк вполне мог стать таким, как Робер.

Да, если бы они жили в Париже. Лувен — при всём уважении к знаменитому университету, где обучался сам Эразм Роттердамский, — в последние годы всё больше приобретал провинциальные черты. Да, с давних времён это был важный центр производства шерсти. Да, Лувенский университет в лучшие времена имел около шести тысяч студентов. Но в остальном — всё-таки не столица. Да и Эразм давно умер, а прочие популярные гуманисты разъехались. Слава Лувена постепенно клонилась к закату, как и его экономика. Зато Антверпен — блестящая торговая метрополия, куда стекались люди и деньги со всей Европы. Туда стремились многие.

Вот и Лодевейк с отцом решили попытать счастья. Решился же в своё время молодой Иоганн Шотт — внук самого Ментелина — переехать из Страсбурга во Фрайбург и начать всё с нуля, хотя ничего не мешало ему сделать хорошую карьеру в родном городе. Правда, Шотт, сын богатого страсбургского патриция, учился в трёх университетах и наверняка имел не только печатный пресс, но и хорошую долю наследства… В общем, не чета Лодевейку.

Иоганн Ментелин, немецкий книгопечатник

Блестящие примеры

Но были ведь и другие истории успеха! Самый известный немецкий печатник Антон Кобергер — сын пекаря. Сумел же он как-то создать крупнейшую типографию Германии. Говорят, в ней было 24 пресса и сотня работников! Сам Лодевейк в Нюрнберге не бывал (поэтому не мог знать, что в доме Кобергера столько оборудования и сотрудников никогда не поместилось бы), но эти волнующие воображение любого печатника слухи охотно повторяли все. Или Ханс Грюнингер — сын небогатого мельника. Говорят, как-то раз в Базеле его потащили в суд из-за неуплаченного долга в десять гульденов, а уже через два года он купил в Страсбурге дом и основал типографию! Как ему это удалось?

Лодевейк любил слушать такие истории. Понимал ли он, что подобные рассказы основаны по большей части на слухах, а многие подробности в них — всего лишь выдумки? Ведь биографии знаменитых печатников тогда не публиковались, истории их жизни передавались в основном устно. Но даже если Мануций, Кобергер или Этьенн оставались для Лодевейка лишь идеальными образами, перед глазами у него маячила реальная история ошеломительного успеха, которая вдохновила бы кого угодно, — Кристоф Плантен. Француз по рождению, Плантен приехал в Антверпен из Парижа в 1549 году, потратив все скромные сбережения на получение гражданства. Имея опыт работы в одной из респектабельных столичных типографий, в Антверпене он шесть лет трудился переплётчиком, торговал книгами и изготавливал драгоценные шкатулки, прежде чем в 1555 году смог открыть собственную типографию, которой суждено было прославиться на весь мир.

Именно туда и поступили на работу отец и сын Эльзевиры. Большая удача, ведь как раз в это время Officina Plantiniana стала крупнейшей типографией Европы, за неполных три года (1564–1566) выпустив более двухсот изданий. Мог ли молодой Лодевейк не восхищаться шефом? Плантен воплощал собой мечту. Человек, который всего добился сам. А взлёт его оказался настолько стремительным, что по Антверпену ещё много лет гуляли самые разнообразные слухи о том, где Плантен — обычный переплётчик, обременённый женой и детьми, — взял сотни или даже тысячи гульденов на открытие типографии.

Книга хроник. Антон Кобергер

Версии событий

Собрав и систематизировав различные данные, современные историки приводят три основных версии, в рамках которых развивались эти рассказы. Первая: последствия бытового хулиганства. Как через много лет после событий писал внук Плантена Бальтазар Моретус, дело было так. Желая послать королеве некую драгоценность большой красоты и стоимости, испанский сановник де Сайяс заказал Плантену одну из его знаменитых шкатулок. Чтобы уже утром гонец мог отбыть в Испанию, тот поздно вечером решил лично отнести шкатулку, в сопровождении лишь одного слуги.

На тёмной улице их окружила группа пьяных людей в масках. Они искали некоего музыканта, чем-то их обидевшего, и, увидев у Плантена ящик, по размерам похожий на футляр для цитры, подумали, что нашли. Один из хулиганов пронзил его шпагой, причём так глубоко, что не сразу смог вытащить клинок из тела. Но после возгласа Плантена «Господа, вы ошиблись! Что плохого я вам сделал?» злодеи поняли, что напали не на того, и разбежались. Раненный, полумёртвый, Плантен смог доползти до дома. Врачи и близкие отчаялись увидеть выздоровление, но всё же милостью Божьей он медленно пошёл на поправку. Однако состояние здоровья больше не позволяло заниматься переплётами — приходилось слишком много двигаться и сутулиться. Так возникла идея открыть типографию.

Трудно понять, насколько эта история соответствует истине, а что Бальтазар — большой любитель сочинять семейные предания — добавил от себя. Сам Плантен в письмах упоминает о нападении и старых ранах, но особо не конкретизирует, так что оживляющие легенду подробности Бальтазар, видимо, выдумал сам. Он утверждает, что Плантен узнал нападавших (хотя сам писал, что они были в масках) и потом заставил их выплатить компенсацию. По более поздней версии легенды компенсацию заплатил отец одного из обидчиков.

Имеется и вторая версия — конспирологическая: будущий королевский типограф, напечатавший сотни тысяч экземпляров католической религиозной литературы, был сектантом и экстремистом, а его типография основана на деньги экстремистской секты для печати пропагандистской литературы. Данная версия излагается в документе под названием «Хроника Дома Любви» — это своеобразная летопись фамилистов, одной из многочисленных сект, возникших в Нидерландах в результате Реформации.

Автор «Хроники» охотно сообщает, что Плантен познакомился с идеями секты вскоре после переезда в Антверпен в 1549 году и быстро стал её активным членом, внешне оставаясь благочестивым католиком. Тесно общался с её вождём Хендриком Никлаесом, который как раз искал кого-то, кто взял бы на себя риск напечатать его монументальный труд. Богатые фамилисты скинулись на начальный капитал для типографии, купили всё необходимое — и Плантен стал типографом секты, печатая труды её предводителей и другую пропаганду. Стал именно по религиозным мотивам, чтобы нести в массы «истинные» слова о Боге.

Версия получается скандальная. В то же время она довольно правдоподобна. С фамилистами Плантен действительно общался по крайней мере до 1567 года. По его переписке видно, что в течение всей жизни он разделял их убеждения, впрочем, считая себя верным католиком и не видя никаких противоречий. Ведь жил он как католик, соблюдал все ритуалы и правила. Исследователи спорят, действительно ли именно он напечатал главный труд Никлаеса, но точно известно, что он печатал для секты другие тексты, причём они стали одними из первых его изданий. Печатал в глубокой тайне, то есть понимал, что совершает преступление, и опасался реакции католических властей Нидерландов. Историки, правда, сомневаются, получил ли Плантен деньги от фамилистов именно для печати книг Никлаеса и другой подрывной литературы или богатые братья по секте просто предоставили ему нечто вроде ссуды на типографию, которую он и так собирался открыть.

Типография в 16 веке

Третья версия основания типографии — самая простая и банальная: предприятие, сделавшее печатную книгу массовым явлением, — не продукт случайной стычки и не тайная обитель еретиков, а один из успешных стартапов 16 века. Две предыдущие версии хороши, но есть один незначительный, на первый взгляд, факт: при переезде зарегистрировавшись в ратуше как переплётчик, Плантен в 1550 году, сразу же после получения гражданства, вступил в гильдию св. Луки — в Антверпене она объединяла художников, скульпторов и печатников. Он уже примерно год занимался только переплётами и торговлей — зачем ему патент типографа? Очевидно, типографию он собирался открыть с самого начала. А ранение или дружба с сектантами могли стать толчком к исполнению давно задуманного и подготовленного плана. Собственно, свои тексты фамилисты без каких-либо трудностей и так уже печатали в других городах.

Как известно, 99% процентов стартапов в сфере высоких технологий (а для середины 16 века книгопечатание — это всё ещё высокие технологии) умирают на разных стадиях, в основном из-за отсутствия финансирования. Что бы ни задумал Плантен, переезжая в Антверпен, — капитала у него не было. А вот переплётчику за материал и работу заказчик платил сразу же, для самой работы требовалась только комната в доме и инструменты. Переплётное дело и шкатулки давали возможность кормить семью и откладывать деньги на типографию. Впрочем, оставаясь только переплётчиком, он мог бы откладывать их хоть до конца жизни. Зато коммерция — реальный способ заработать много. Современные биографы склоняются к тому, что он вполне мог открыть типографию на собственные деньги, скоплённые за пять лет тяжёлого труда на ниве переплётного дела и международной торговли.

Гравюра из книги Йоста Аммана о профессиях. 1568 год

Инвестиции в себя

Поиск инвестиций — ключевой момент для любого капиталоёмкого предприятия, в любом веке, и универсальных рецептов тут нет. Три приведённые версии показывают, откуда Плантен мог взять капитал на открытие типографии, но ни одна из них не объясняет, где он после этого регулярно брал деньги на её поддержание и развитие. А ответ прост: он стал сам себе инвестором.

Основав типографию, он не прекратил делать переплёты и продолжил заниматься торговлей: книги и гравюры других издателей, кружева и лён для Франции, полотняный товар, фрукты и вина из Франции. Его жена, а затем дочери торговали шёлком и бархатом. Немалый доход приносила продажа навигационных инструментов, карт и глобусов, а также торговля литерами для типографий Франции, Нидерландов и Германии. Доходы от своего международного торгового дома, со временем разросшегося до немалых размеров, он направлял на развитие типографии и поддержание её жизнеспособности в кризисные годы, когда книгопечатание доходов не приносило. Гениально просто. Но до Плантена ни один из типографов не додумался или не смог этого осуществить.

Удалось бы Лодевейку Эльзевиру повторить этот блестящий путь? Он мог бы, по крайней мере, попытаться, если бы не смута, перевернувшая жизнь Нидерландов — Восьмидесятилетняя война за независимость от испанской короны. 1565 год, год его переезда в Антверпен, выдался неурожайным, дико взлетели цены на продукты. 1566 год стал годом религиозных беспорядков, вылившихся в иконоборческое восстание, когда кальвинисты всех провинций бросились громить католические церкви, уничтожая фрески, мозаики, изображения святых и расписные алтари. Только в Антверпене разгромили более тридцати. Королевская наместница Маргарита Пармская, испуганная масштабами беспорядков, выпустила манифест, обещавший упразднить инквизицию, смягчить законы против еретиков и легализовать протестантские религии. Но у её брата, испанского короля Филиппа II, имелось другое мнение на этот счёт. Он отправил в мятежные Нидерланды карательную экспедицию под руководством «кровавого» герцога Альбы.

Освобождение Лейдена от осады 3 октября 1574 года. Художник Отто ван Веен

Работа на репутацию

В 1567 году Эльзевиру пришлось покинуть Антверпен — многие кальвинисты бежали тогда из города в страхе перед приближавшейся армией герцога. Он направился в Льеж, на родину жены. Пусть и по другой причине, но Лодевейк оказался, по сути, в той же ситуации, что когда-то Плантен: чужой город, денег нет, жена, несколько детей… Что же, Лодевейк в своё время тоже освоил переплётное дело. А кроме того, как и Плантен, начал торговать книгами.

К счастью, оба вида деятельности позволяли оставаться мобильным, даже если при этом терялась часть клиентов. Ведь между 1570 и 1574 годом снова пришлось переезжать. Льеж — католическое епископство, и в правление грозного герцога Альбы кальвинистов там долго терпеть не стали. Семья Эльзевиров перебралась в немецкий Везель, а ещё через несколько лет обратно во Фландрию, в Дуэ, где открылся университет. В таких условиях и думать нечего о собственной типографии.

Лодевейк занимался книготорговлей и переплётами, год за годом зарабатывая репутацию солидного и честного предпринимателя. Заработать кроме репутации ещё и достаточно денег не выходило, ведь вокруг шла война между армией испанского короля и войсками предводителя голландцев Вильгельма Оранского — с осадами, голодом, эпидемиями, морскими и сухопутными битвами, открыванием шлюзов на плотинах — чтобы затопить местность и помешать продвижению врага. Именно такая участь постигла Лейден, куда Лодевейк решил перевезти семью — жену, пять сыновей, дочь, свояченицу и её дочь — в 1580 году.

Лейден в 1614 году

Типография в финале

Немного времени спустя Лодевейку разрешили открыть скромную книжную лавку напротив университета, но тут ему не везло: заказав в 1582 году у Кристофа Плантена книг на 1270 гульденов под залог собственности, он не смог их выгодно продать, так что через год вынужден был отдать в счёт долга почти всё своё имущество.

С бывшим шефом Эльзевир всё это время поддерживал отношения, иногда брал заказы на переплёт и продажу книг, а в 1583 году Плантен и сам временно поселился в Лейдене, чтобы основать филиал Officina Plantiniana и стать университетским типографом. Он тоже пережил трудные времена — карательные меры герцога Альбы, страшный разгром Антверпена, известный как «Испанская ярость», — но его издательский дом со всем справился и сейчас, кажется, процветал. Впрочем, когда в июле 1584 года королевская армия осадила Антверпен, трудные времена вернулись.

Несмотря на все невзгоды, Лодевейк не отступал. Он сумел закрепиться в качестве книготорговца при университете, установил деловые связи с Парижем и стал постоянным участником Франкфуртской книжной ярмарки. Но только через девять лет смог издать свою первую книгу. Да и то в чужой типографии. Ничего необычного тут нет: пусть в собственной типографии стоимость производства книги выходила меньше, но за неимением таковых некоторые издатели пользовались услугами печатников со стороны. С 1594 года Эльзевир издавал уже относительно регулярно. Сначала не более четырёх книг в год, затем около девяти, в 1614 году десять, а в 1616 году двенадцать.

Он достиг благосостояния и известности в книжном бизнесе и без собственных печатных прессов. Стал одним из самых значительных книготорговцев Голландии. И всё же без типографии с вывеской «Эльзевир» его жизненный успех был бы неполным. Типографию в 1616 году — за год до смерти Лодевейка — основал один из внуков, Исаак, который в 1620 году получил наконец-то заветную должность официального университетского печатника, сменив на этом посту одного из внуков Плантена. До конца 17 века Эльзевиры оставались университетскими типографами.

Эмблема издательского дома «Эльзевир»

Долгая слава

Лодевейк воспитал целую династию издателей, книготорговцев и печатников: семь сыновей, огромное количество внуков — почти все они работали в книжном бизнесе. В 1625 году Исаак продал свою типографию брату Абрахаму за 9000 гульденов и переехал в Роттердам. Со временем издательский дом «Эльзевир» открыл филиалы в Амстердаме, Гааге и Утрехте. Основанная Лодевейком фирма просуществовала 130 лет, до 1713 года. Удивительно, но даже многие десятилетия спустя после её закрытия со смертью последнего Эльзевира знаменитая фамилия настолько прочно ассоциировалась с книгоизданием, что в 1880 году амстердамский книготорговец Якоб Георг Робберс выбрал её в качестве названия для своего только что открытого издательства. И взял знаменитую эмблему издательского дома Эльзевиров в качестве логотипа. Сегодня «Эльзевир» — один из крупнейших научных издательских домов мира.

В своё время Альд Мануций немало волновался из-за того, что в Европе появились подделки его изданий — без имени, но с хорошо узнаваемой эмблемой с дельфином. Но ведь их появление свидетельствовало об огромной популярности и успехе его продукции! Вот и Лодевейк, имей он возможность увидеть современные библиотеки, мог бы быть доволен: не каждый день твоим именем называют чужое издательство!

Об авторе: Ксения Чепикова, историк, переводчик, популяризатор науки. Специалист по истории Западной Европы 16-17 веков, истории науки и знаний. Автор ряда книг и статей по истории науки, образования, книгопечатания, картографии.